Иерусалим обреченный [= Жребий; Салимов удел; Судьба Салема; Судьба Иерусалима / Salems Lot] - Стивен Кинг

Дыхание Майка остановилось.

Глаза были открыты. В точности, как он знал заранее. Они сверкали недоброй жизнью в последнем умирающем свете дня. В лице не было смертной бледности, щеки, казалось, пылали румянцем.

Он попытался оторвать свой взгляд — и не мог.

— Иисус… — пробормотал Майк.

Последний краешек солнца скользнул за горизонт.

Марк Петри занимался фигуркой Франкенштейна в своей комнате и слушал разговор родителей в гостиной внизу. Они купили старый фермерский дом на Джойнтер-авеню, который когда-то отапливался центральной кухонной печкой. Ходы тепловой вентиляции служили теперь другим целям. Они прекрасно проводили звук.

Хотя родители разговаривали на другом этаже, они с таким же успехом могли обсуждать Марка и под дверями его комнаты.

Как-то, поймав Марка за подслушиванием у замочной скважины — ему было тогда только шесть лет, — отец сообщил ему старую английскую пословицу: не слушай под дверьми — всегда будешь раздосадован. Это означает, пояснил отец, что тот, кто подслушивает, всегда слышит о себе что-нибудь неприятное.

Что ж, кроме этой пословицы, есть другая: предупрежден — значит, вооружен.

Для своих двенадцати лет Марк Петри казался маловат и выглядел слишком хрупко. Но двигался он с легкостью и изяществом мальчиков его возраста, которые на вид состоят из одних коленей и локтей. Светлый, почти молочный цвет лица и черты, позже ставшие орлиными, а пока немного женственные, доставляли ему трудности в жизни еще до инцидента с Ричи Боддином, но он твердо решил справляться со своими проблемами сам. Большинство хулиганов велики и неуклюжи. Они пугают тем, что могут причинить боль. Они дерутся нечестно. Поэтому, если ты не боишься небольшой боли и не чураешься запрещенных приемов, хулигана вполне можно одолеть. Ричи Боддин послужил первым окончательным воплощением этой теории. С тотемом прежней его школы в Киттери Марк вышел на равных, что было своего рода победой. (Киттерский хулиган, окровавленный, но не сдавшийся, объявил школьному сообществу, что отныне они с Марком дружки. Марк, считавший киттерского хулигана куском дерьма, тем не менее возражать не стал. Он знал цену сдержанности.) Слова против хулиганов не помогают. Удар — это, кажется, единственный язык, понятый всем Ричи Боддинам этого мира, и Марк подозревал, что именно по этой причине мир переживает тяжелые времена. В тот день его выгнали из школы, и отец очень сердился, пока Марк, приговоренный к ритуальной порке туго скатанным в трубку журналом, не объявил, что Гитлер в душе был всего лишь Ричи Боддином. Это заставило отца безудержно расхохотаться, и порка отменилась.

Сейчас Джун Петри говорила:

— Как ты думаешь, Генри, он переживает?

— Трудно сказать… — Последовала пауза, и Марк знал, что отец раскручивает трубку, — он чертовски сдержан.

— И все-таки… они шли к Марку, — продолжала она. — Поиграть с его поездом… А теперь один мертв, а другой исчез! Не обманывай себя, Генри. Мальчик должен что-то чувствовать.

— Он достаточно крепко стоит ногами на земле, — возразил мистер Петри. — Что бы он при этом не чувствовал, уверен, он может держать себя в руках.

Марк вклеил левую руку Франкенштейна в плечевой сустав. Это была особая модель, светящаяся в темноте зеленым. В точности как пластиковый Иисус, которого он получил в награду за чтение наизусть 119-го псалма в воскресной школе в Киттери.

— Иногда я жалею, что он у нас один, — говорил отец. — Ему бы лучше иметь сестру или брата.

Мать лукаво ответила:

— Нельзя сказать, что мы не старались, дорогой.

Разговор надолго прервался. Наверняка отец перелистывал «Уолл-Стрит Джорнал», а мать держала на коленях роман Джейн Остин или, может быть, Генри Джеймса. Марк удивлялся: какой смысл ей перечитывать столько раз одни и те же книги. Зачем читать, если знаешь, чем кончится?

— Как ты думаешь, — спросила наконец мать, — можно отпускать его в лес? Говорят, где-то здесь есть зыбучие пески.

— В нескольких милях.

Марк немного успокоился и приклеил монстру другую руку. Отличный у него был набор фигурок, и он располагал их по-новому каждый раз, когда появлялась еще одна. Дэнни и Ральфи шли смотреть именно на них, когда… ну, ладно.

— Думаю, можно, — продолжил отец. — Конечно, не в темноте.

— Боюсь, после этих ужасных похорон у него будут кошмары.

Марк почти видел, как отец пожимает плечами:

— Тони Глик… бедняга! Но смерть и горе — часть жизни. Пора мальчику узнать это.

— Может быть.

— Пауза. («Интересно, какая банальность последует теперь?» — Марк приклеил монстра на основу — каменистый курган с покосившимся надгробием.) — В расцвете жизни нас подстерегает смерть. Но кошмары могут быть у меня.

— О?!

— Этот мистер Формен, должно быть, настоящий художник, прости, Господи. Мальчик действительно выглядел как спящий. Сию секунду откроет глаза, зевнет и… не знаю, кто только настаивает на таком истязании — хоронить в открытом гробу. Это… язычество.

— Ну, дорогая, это уже позади.

— Надо думать, что так. У нас хороший мальчик, правда, Генри?

— Лучше всех.

Марк улыбнулся.

— Есть что-нибудь по телевизору?

— Сейчас взгляну.

Серьезный разговор закончился. Марк поставил модель на окно — сохнуть. Через пятнадцать минут мать отправит его в постель. Он полез в комод за пижамой.

В сущности, мать зря беспокоилась за его психику. Он не отличался нервностью — да тому и не было причин. Несколько школьных драк не оставили в нем шрамов. Его семья принадлежала к высшим слоям среднего класса и двигалась еще выше. Родители крепко, пусть и слегка тяжеловато, любили друг друга, и Марк обычно хотел того же, чего хотели они.

Если что-то его и отчуждало — так это собственная сдержанность и холодное самообладание. Никто не воспитывал в нем этого — это родилось с ним. Когда его любимого щенка Чоппера сбила машина, Марк настоял на том, чтобы идти с матерью к ветеринару. И когда ветеринар сказал: «Собаку надо усыпить, мой мальчик. Ты понимаешь, почему?», он поцеловал Чоппера, но не проронил ни единой слезы. Мать плакала, но через три дня Чоппер для нее ушел в туманное прошлое, а для Марка он не уйдет туда никогда. Вот в чем ценность умения не плакать.

Его потрясло исчезновение Ральфи и смерть Дэнни потрясла еще раз, но он не испугался. Он слышал в магазине, что до Ральфи, должно быть, добрался гомик. Он знал, кто это такие. Они делают с тобой что хотят, а потом душат и зарывают в гравийном карьере. Если гомик когда-нибудь предложит ему конфету, Марк ударит его в пах и побежит так, что плевок не догонит.